Русские старообрядцы - семейские Забайкалья. Бурятия
История в двух словах: 350 лет назад созванный патриархом Никоном собор начал исправление русских богослужебных книг на греческие образцы. Через несколько лет изменение церковных обрядов привело к расколу церкви и появлению старообрядчества. Приверженцы старой веры подвергались гонениям со стороны властей. Их насильственно переселяли или они были вынуждены бежать на окраины империи. Так на территории Забайкалья появились старообрядцы.
Здесь эта группа русского населения получила название "семейские". По одной из версий, из-за того, что они переселялись семьями. По другой - рослые и сильные женщины старообрядцев отличались плодовитостью, рожали до 20 детей, и большие семьи составляли основу субэтноса.
Сейчас старообрядцы составляют около 27 процентов населения республики, они компактно расселены в Тарбагатайском, Заиграевском, Бичурском, Мухоршибирском, Хоринском районах. Описывая Бурятию, не упомянуть о семейских будет большой ошибкой.
Из истории старообрядцев
На протяжении XI-XVI веков в Русской церкви сложилась специфическая обрядность, отличавшаяся от обрядности других православных Церквей. Это было закреплено решениями Стоглавого собора 1551 года. Попытки устранить различия предпринимались с начала XVI века. Но именно в середине XVII века при патриархе Никоне исправление богослужебных текстов вышло за рамки внутри церковного дела. Никон пошёл дальше своих предшественников и занялся исправлением не только книг, но и обрядов.
В 1652 году патриарх заменил на новые те старинные обряды, которые не совпадали с греческими. Было предписано креститься не двумя, а тремя перстами, петь «аллилуйя» не два, а три раза, во время крестного хода двигаться не по солнцу, а против него, поклоны совершать не земные, а поясные. Иначе стало писаться имя Христа – Иисус, вместо традиционного Исус. Отдельные слова богослужения были заменены новыми: «попрал» вместо «наступил», «дева» вместо «девица». Все иконы и богослужебные книги переписывались по греческим образцам, неисправленные подлежали уничтожению. Были и другие нововведения. Многим верующим это казалось серьёзным нарушением религиозных догматов, введением «новой веры».
Вскоре после начала реформ патриарх вступил в конфликт с царем и попал в опалу. Надежды раскольников на то, что с падением Никона «старая вера» восторжествует, не оправдались. Алексей Михайлович сам возглавил борьбу с Расколом. В соответствии с Уложением 1649 года, согласно которому всякий, «кто возложит хулу на Господа Бога», подлежит сожжению на костре. Начались жестокие преследования старообрядцев, которые ломали слабых и ожесточали сильных.
Восставая против реформы и притеснений, одни староверы, наиболее фанатичные, вынуждены были прибегать к самым крайним мерам- в знак протеста сжигали себя заживо; другие поднимали бунты и восстания; третьи, скрываясь от преследований, бежали на окраины Российского государства и за его пределы. Везде, где бы ни оказывались старообрядцы, они осваивали новые земли, создавали общины, свято хранили обычаи старины, культуру и русский язык.
Семейские в Бурятии
В Забайкалье история старообрядцев началась в XVIII веке. По указу Екатерины II от 1762г. Они могли селиться «особливыми слободами», жить по своим правилам, им давались от всех податей и работ льготы на 6 лет. Началось массовое переселение бежавших ранее за границу старообрядцев из Польши в Сибирь. Так появились «семейские» староверы.
К концу XVIII века Западное Забайкалье благодаря переселенным сюда старообрядцем с их недюжинным трудолюбием и земледельческим талантом становится житницей края. Они первыми в Сибири стали обрабатывать землю плугами.
В настоящее время семейские проживают в Бичурском, Мухоршибирском, Тарбагатайском, Заиграевском, Хориснком, Кижингинском, Еравнинском и других районах Бурятии и Читинской области. На протяжении веков старообрядцы сохраняют обычаи, нравы и веру своих предков, обособляясь от окружающего населения. Своеобразие культуры этого народа оформилось не сразу. Истоки ее в древней Руси. Некоторые особенности формы материальной культуры, в частности специфику животноводства, они заимствовали у бурят. Говор у старообрядцев Забайкалья акающий, южнорусский часть украшений тоже южнорусского происхождения, а в одежде и в жилище семейские сохраняют центрально-северорусские традиции.
Самобытность культуры семейских полно отразилась в архитектуре. В ряду сибирских поселений живописные семейские села имеют особый «лик», узнаваемый даже неискушенным наблюдателем. Длинные многокилометровые улицы, повторяющие причудливые изгибы естественного ландшафта, застроенные добротно срубленными жилыми домами, обнесенные высокими заплатами, создают неповторимый колорит семейского поселения. Феномен этой архитектуры невозможно объяснить одними только архитектурными формами или глубокими исторически сложившимися строительными традициями. В элементах декоративного убранства жилых домов – оконных наличниках, пропильных подзорах карнизов, рельефной резьбе – зачастую узнается «почерк» городских мастеров или мастеров из близлежащих русских старожильческих и бурятских поселений. Шестистенные дома-связи или пятистенки, так им полюбившиеся, повсеместно встречаются в сибирских деревнях и селах.
Чистота жилища у семейских, отмечаемая многими исследователями, тесно взаимосвязана с представлениями о его красоте. Стены жилища внутри и снаружи, потолок мылись, «скреблись», «шеркались дрясьвой», то есть крупным песком, по нескольку раз в год, в основном при подготовке к большим религиозным праздникам – Троице, Покрову. Пол, состоящий из широких добротных плах, шеркался до белизны и покрывался сухой травой или песком для сохранения его чистоты. Сегодня в семейских избах полы застилают половиками. Особое место – красный угол, в котором размещались иконы. Семейские бережно хранили и хранят поныне, передавая их из поколения в поколение.
Отдельного внимания заслуживает домовая роспись. Сибирская домовая роспись – одно из интереснейших явлений в русской крестьянской живописи. Обилие разнообразного леса в Забайкалье и сравнительно высокий уровень экономического благосостояния семейских способствовали быстрому возрождению искусства росписи и дальнейшему его развитию. Домовая роспись тесно связана с бытом и культурой семейских, с той необычной любовью к яркости и полихромности, которая проявляется во всем до настоящего времени, начиная с крашения жилья и заканчивая яркими женскими нарядами.
Придавая большое значение наружной красоте жилища, семейские в украшении его широко использовали раскраску и роспись, получившие в самый короткий срок широкое применение. Раскраска и роспись, заметно потеснившие резьбу, существуют и сегодня.
Сложная рельефная и плоскорельефная резьба, резное апплике и пышная пропильная резьба на наличниках, на подкрышных фризах и на полотнищах ворот раскрашивались цветными красками в синий, красный, зеленый, голубой и другие цвета, иногда с соблюдением гармонии и тона, но чаще использовали контрастные тона, не сочетающиеся между собой. Фон над пропильной резьбой делали темным (синим, зеленым), а резьба окрашивалась в светлые тона (белый, голубой, желтый).
Переселяясь за Байкал, в числе самого необходимого семейские везли с собой древние фолианты. Рукописи и книги, изданные еще до раскола, бережно хранились в каждой семье и передавались из поколения в поколение. Большую часть бытовавших в Забайкальском регионе славяно-русских книг составляют печатные издания.
Семейские очень любят петь. В протяжных песнях раскрываются самобытные черты – многоголосное исполнение и использование внутриголосовых распевов. Протяжная многоголосная песня, которую они сохранили и пронесли сквозь века – основное достояние фольклорной культуры семейских.
В силу своих религиозно-этических и этнических убеждений семейские сохранили в своем образе жизни очень много привлекательных черт: крепость нравственных устоев, культ семьи и почитание старших, завидное трудолюбие, добротно срубленные дома, национальную одежду, старорусские обычаи и обряды, книги и иконы дониконианского письма.
Народное искусство семейских – одно из ярких явлений в культуре России. Старообрядцы являются не только хранителями русской старины, но и носителями тех русских традиций, благодаря которым Россия сохраняет свое лицо.
Одежда семейских
Семейские и сейчас являются хранителями форм древнерусской одежды.
Одежда для зимы и осени – курмушка. Сначала шилась тужурка, затем настеживалась теплая часть из шерсти, покрывалась плотным материалом обычно из бурого цвета. Потом пришивалась нижняя часть, пышная, состоящая из множества сборок. Затем – рукава. Курмушка застегивалась на крючки, изготовленные из меди. На специальных станках делали пояса с самыми разными рисунками, которые придумывали сами.
Семейские держали овец разных пород. С них стригли шерсть, сами пряли, вязали носки, варежки, шали, кофты, перчатки, чулки. Сами же делали сукно для шитья фуфаек. Ткали его из пряжи, потом накатывали. Кипятили воду в большом корыте, замачивали сукно кипятком, потом вытаскивали на деревянную решетку (по два человека с двух сторон), процесс повторялся несколько раз. Фуфайки шили стеганные ватные и носили два-три года.
Не знали семейские в прошлые времена, что конопля наркотик. Коноплю сеяли и выращивали для изготовления веревок, канатов, особые мастера делали нитки. Этими нитками шили обувь – ичиги и тапочки из кожи. Ичиги шили будничные и праздничные, украшали их праздничными рисунками, лентами, кусочками кожи.
В XX веке и сейчас верхняя зимняя одежда – это различные варианты полушубков и шуб. В дальнюю дорогу сверху накрывались дохой. У мужчин – меховые шапки-ушанки, войлочные колпаки, на руках меховые рукавицы, на ногах теплые унты из меха косуля или овцы, валенки из грубой шерсти, подпоясывались веревочкой, простым ремешком, матерчатым кушаком. Весной и летом, и даже зимой чаще рабочей обувью служили ичиги. Зимой в дальнюю дорогу на ичиги надевали просторные меховые пимы.
Преобладала одежда из хлопчатобумажных тканей и холста, темно-серых холодных цветов. Исключение составляли праздничные женские шали, полушалки, сарафаны, кофты. Будничная одежда женщин, их головные уборы однообразны: белый, черный платок, темная шаль. Брюки, мягкие штаны или трусы женщинам были строго-настрого запрещены. Сарафаны, юбки и платья закрывали ноги до щиколоток. Мужчинам на зиму чаще шили толстые ватные штаны, реже из овчины или меха косули.
Кичка – незаменимая деталь одежды семейской женщины. Она вышивалась под золото выпуклой гладью. Пояска – неширокая полоска внизу кички вышивалась бисером в восемь ярусов. Отделкой кичек занимались самые искусные мастерицы. Вверху кички (посередине) пришивали украшение из цветных ниток – пучок. Рубаха, сарафан, запан не вышивались, их только украшали особым швом – художественным, по-другому – расшивкой. Запан расшивали художественной строчкой.
ЗАМУЛА И.Ю. ИЗ ИСТОРИИ СЕМЕЙСКИХ ВЕРХНЕУДИНСКА В XIX – НАЧАЛЕ XX ВВ.
Старообрядчество: история и современность, местные традиции, русские и зарубежные связи: Материалы III международной научно-практической конференции 26-28 июня 2001 г., г. Улан-Удэ. – Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2001. – С. 176-179.
(примечание - Верхнеудинск - дореволюционное название столицы Бурятии Улан-Удэ... Улаан-Удэ - с бурят-монгольского - "Красные Ворота")
Представление и знание фактического материала о культуре, быте, общественной и семейной жизни, уровне образованности представителей многонационального населения Бурятии и ее столицы - Верхнеудинска имеет большое значение сегодня. Проблема изучения традиций межнационального общения, взаимопроникновения культур является актуальной для сегодняшних исследователей.Русское население заселяло Забайкалье тремя основными волнами: в ХVII в. пришли казаки-землепроходцы, в XVIII в. и XIX в. сюда были высланы старообрядцы (семейские).
В XVIII в. слабо заселенная территория Бурятии начинает активно ими заселяться. В конце XIX в. начале XX в. появляются крестьяне-переселенцы.Все три потока русских принесли самобытность культуры, наиболее яркой из которых можно назвать старообрядческую. Семейские принесли с собой в Забайкалье и сохранили яркие элементы древней русской национальной культуры.
Фонды Национального архива Республики Бурятия содержат отрывочные сведения о численности, жизни и быте верхнеудинских семейских. Такие данные можно найти в фонде 10 (Верхнеудинская городская управа), фонде 337 (Верхнеудинское уездное полицейское управление), фонде 484 (Верхнеудинская городская дума), частично в некоторых других.Большую ценность в изучении обозначенного вопроса представляют некоторые личные фонды, мемуарный материал которых не опубликован. Это фонды краеведа, верхнеудинского мещанина Н.Н. Бурлакова (фонд Р-294) и врача М.В. Танского (фонд 1778). Личные материалы существенно дополняют, конкретизируют архивные документы, а порой содержат и такую информацию, которую трудно извлечь из какого-либо другого источника.К мемуарным примыкают две другие близкие по содержанию группы источников: дневники и переписка. В источниках личного происхождения содержатся сведения о повседневной жизни семейских как в семье, так и в обществе. Написанные по собственным впечатлениям, они часто рисуют именно те стороны жизни, которые не находят отражения в документах официального характера. Несмотря на определенную ограниченность, личные свидетельства, несомненно, обогащают представления о жизни и деятельности людей, дают, по определению М.Н. Покровского, «... тот психологический фон и ту связь, без которых имеющиеся в наших руках отдельные документы могут оказаться непонятыми или понятыми неправильно...» [1].
В Забайкалье старообрядцы селились крупными обособленными группами преимущественно в некоторых районах Бурятии. Недалеко от Верхнеудинска большая группа староверов была поселена в 1765 г. (824 чел.) [2].
Они пополнили ряды старожилов, которые уже проживали в селах Куйтун, Тарбагатай, Бурнашево, Куналей.В Верхнеудинске старообрядцев было немного: в 1899 г. статистика фиксирует их в количестве всего 18 чел., в 1909 - 130 чел., а к 1915 г. их число увеличивается до 169 чел. Эти данные можно проследить по статистическим сведениям о населении города по вероисповеданию [ 3].
Население семейских сел близ Верхнеудинска быстро росло, что естественным образом вызывало безземелье крестьян и приводило к необходимости промысловых занятий. В последней четверти XIX в. старообрядцы занимались ткачеством, прядением, а также гончарным, столярным, ювелирным делом и т. д.Постепенно в среде староверов выделяется верхушка, происходит социальное расслоение, усугублявшееся частыми неурожаями по причине засухи. В город потянулись небогатые семейские, которые селились в основном во временных избах-зимовьях, перебираясь из соседних деревень семьями, ведя с собой скот. Много староверов селилось вблизи винокуренных заводов И.Ф. Голдобина (кормили скот бардою с заводов). Многие семейские семьи оставались в городе только на зимний период.Отдельные семейские крестьяне, перебравшись в Верхнеудинск, выбивались в люди. К примеру, владельцами богатой усадьбы стали крестьяне Куйтунского селения Татьяна и Семен Борисовы и их наследники сыновья Анкудин и Петр. Впоследствии они были переведены в разряд купцов 2-й гильдии. Ими был подарен большой деревянный дом под приют для арестанских детей (ныне ул. Ленина, 50, Дом санитарного просвещения), а на месте снесенного построен двухэтажный кирпичный дом на углу улиц Большой и Базарной (бывший кинотеатр «Эрдэм») [4].Следует отметить, что нищих среди семейских не было, но сами милостыню они подавали с большой охотой, считая это как бы обязанностью. Эта обильная подача милостыни привлекала к староверам профессиональных нищих, большей частью поселенцев, которые собираемое, не кусками, а целыми караваями, продавали за ничтожную плату на рынке.Находясь во власти своих религиозных взглядов, преследуемые официальным православием, семейские мало, но все же входили в контакт с горожанами Верхнеудинска, жили обособленно и строго придерживались традиционных обычаев и правил.
Бытовые условия особенно небогатых семейских отличались предельной скромностью.Посередине избы стояла большая русская печь, сбоку - широкие лавки, 2 стола, скамьи. Окон -2 (одно - в четыре стекла, второе - в одно стекло). Избы семейских были чисты, светлы, белы, пол чисто устлан половиками. В горнице стены, а иногда и печь были крашеные [5].
В набор утвари входило самое необходимое. Много места в доме занимали предметы ремесла - ткацкие станки для изготовления грубого холста и поясов, гребни, чесалки, прялки и др. В так называемом «закутке» - пространстве между печью и стеной - в зимнее время держали молодняк, телят, поросят, овец, а под лавкой или под печью - птицу. В избе висел рукомойник.
Одежда была сшита из грубой домотканой материи.Консерватизм, свойственный старообрядчеству, в быту, культуре, сохранялся и оставлял отпечаток на жизни и религии семейских. Староверы имели небогатые церкви и исполняли свои обряды в жилых домах - избах, которые по закону в случае нарушения в них благочиния не признавались за молитвенные дома, а виновные в беспорядках в моленьях подвергались взысканию как за беспорядки, произведенные в обыкновенном доме (например, трактире и пр.).
Семейские крепко держались религии отцов, хотя не всегда соблюдали обрядовую сторону. Словесные договоры между староверами, как, например, совершение брака на словах за неимением духовного лица, были достаточно крепки. Как правило, религиозные обряды, как и домашние устои, поддерживались, в основном, женами-хозяйками [6].
Практически все современники и исследователи семейских в Забайкалье подчеркивали исключительную работоспособность последних [7].
«Пример редкого трудолюбия, прилежания к хлебопашеству подают поселенные в верхнеудинском уезде старообрядцы. Начальство долгом считает обвестить по всей губернии редкое прилежание, трудолюбие и общеполезность крестьян-старообрядцев Верхнеудинского уезда и изъявить им за то совершенную свою признательность» - такую высокую оценку дал трудолюбию семейских иркутский губернатор Трескин [8].
Н.Н. Бурлаков подчеркивал, что староверы отличались хорошим здоровьем, выносливостью, были физически сильны и настойчивы, красивы лицом: «Многие рябые красавицы (следы оспы - прим. И. 3.) пышат силой и здоровьем в своем милом русском костюме, и петербургские красавицы, в сравнении с ними, как лилия перед розой!» [9].
Летом ложились спать с закатом солнца после ужина, а зимой - часов в 5-6 вечера. В летнее время вставали на заре, до восхода солнца, т. е. часа в 2-3, а в зимнее - с «первыми петухами» топили печи. Женщины вязали варежки, перчатки, чулки, «прикопятки» (чулки без пяток), вышивали затейливыми узорами полотенца, ткали шелковые узорчатые кушаки...Работу начинали без еды и завтракали отработав первую четверть дня. Перед всякой пищей, даже когда выпивали ковш воды, староверы крестились. Кирпичный или плиточный чай они не пили, считая его «поганым». Пили только байховый, да и то не все и не всегда. Бытовало мнение, что чай изготовляется «нехристями», и вместо него пили горячую воду или настой трав или бадана. Обедали около 10 часов, очень плотно, но постные дни соблюдали очень строго, не употребляя даже рыбу. Постные дни - среда, пятница. В эти дни пищей служили: редька с квасом и капустой, каши с медом и конопляным или кедровым маслом, картофель, свекла, лук, чеснок, соленые огурцы и т. д. Хлебный квас был главным из напитков в каждом доме в пост. Зажиточные семейские варили пиво, заправляя его листами мяты или смородины. В среднем в году у семейских было 244 постных дня.В мясоедные дни ели сытно, вволю свиное мясо и сало, запивая кипятком. Белый сахар почти не употребляли.
Семейские не курили, и алкоголизм в их среде был исключением. Хотя в особо праздничные дни (например, свадьбы) не обходились без выпивки. Аскетизм семейских поддерживался их трудолюбием, трезвым умом, опрятностью в домашней жизни, избавлял от распущенности.Староверы, проживавшие в пригороде Верхнеудинска, много торговали в городе. Особенно активно в период ярмарок.
Н.Н. Бурлаков пишет в своих дневниках: «Лошадь у него свитая, сильная, сбруя прочная, телега крепкая, мешки с мукою своей ткани, плотные. Возы семейского выделяются опрятностью среди других возов, а на самом хозяине ни заплаты, ни прорехи в одежде не увидишь. Иные лукавые продавцы насыпают в мешок на дно и сверху хорошей муки, а середину наполняют плохой, также поступают с маслом, сбывают тухлые яйца, разведенное молоко и прочее; но семейский эти проделки считает за страшный грех! Продаст семейский «хлебушко», идет по лавкам, накупает обнов и что нужно для домашности. 25, 50, 100 рублей - это малая их затрата на покупки» [10].
В прислугу к богатым верхнеудинским горожанам семейские женщины и девушки нанимались крайне редко, но довольно часто подрабатывали у мещан Верхнеудинска в качестве «мытниц» (мыли полы, стирали белье в течение одного или двух-трех дней), получая за эту работу 1-1,5 рубля [11].
Сложным было отношение староверов к грамоте, большинство из них до установления Советской власти было безграмотным. Один из пожилых верхнеудинских староверов в разговоре о пользе учения заметил: «Зимою лучше тому, кто в шубе, а кто привык, тому и в зипуне жарко! Грамота ваша чего такого дает? Грамота-то, вон - все гулянки, да шабашники. Бога забыли! Гулянки, вино, песни у них на улице... Со стороны думаешь: эк как сытно, да весело живут! А ближе посмотришь - и голод и холод терпят... от нужды на других бросаются и воровство и все такое у них...».«К примеру, возьмем этот завод (Голдобина - прим. И.З.): рабочие здесь бондаря, слесаря, кузнецы и другие - все больше грамотные, здесь которые и учились. А что в том? Рубль заработает, а два прогуляет! Сам в синяках, а семья - голодом... Вот она - грамота - то! В городе всего насмотришься: постов народ не держит, под праздники гульбища, да песни идут! Содом и Гоммора!!!».«Учителя ваши крестьянского быта не знают: как пахать, как сеять, как косить, как скот кормить, как избу строить - не скажут. Учат - чему их учили. Посмотришь на православных - что они из школы, хоть городской, выносят? Кабы в школах-то учили, как дрова легче рубить, как свиней кормить, как щи варить, как соху справить, да хлеб сеять, да царя - батюшку, да Родину больше любить, да веру Христову крепче держать, да чтоб видно было, что школа сытость дает, да слезы людские осушает, тогда и я, старик, пошел бы в ученье!» [12].
Скептическое отношение к образованию наблюдалось у староверов повсеместно. Дети учились лишь у своих уставщиков по дониконианским печатным и рукописным книгам.Изучение жизни и быта городских семейских позволяет сделать вывод о том, что полной изоляции и чрезмерной замкнутости их от окружающего населения не было. Более того, необходимость ведения хозяйственных дел заставляла староверов устанавливать деловые отношения с горожанами и принимать их в исключительных случаях в свою среду.Комплексное же изучение вопросов культуры и быта, отношения к общественной жизни, сознания и психологии староверов еще ждет своего исследователя.
[1] Школа и учительство Сибири 20-е - начало 30-х гг. // Материалы по истории культуры и интеллигенции Советской Сибири / Отв. Ред. Соскин В.Л. – Новосибирск: Изд-во «Наука», 1977. – С. 8.
[2] Болонев Ф.Ф. Семейские Историко-этнографические очерки. - Улан-Удэ: Бурят кн. изд-во, 1992. – С. 44.
[3] НАРБ – Ф.10. – Oп. 1. – Д. 1514. – Л. 28, Д. 1932, Д. 2720. – Лл. 63-65, Д. 2732, Д. 2792 а, Д. 2874.
[4] Гypьянов В.К. По Большой - Большой Николаевской. - Улан-Удэ: Изд-во БНЦ, 1998. – С. 76-78, 110-111, 1333, 149-150.
[5] НАРБ – Фр. 294. – Оп. 1. – Д. 16. – Лл. 5-7.
[6] Селищев А.М. Забайкальские старообрядцы Семейские - Иркутск Изд. Гoc. ун-та, 1920, Долотов А. Старообрядчество в Бурятии (Семейские в Забайкалье). - Верхнеудинск, 1931, Попова А.М. Семейские (Забайкальские старообрядцы). - Верхнеудинск, 1928; Она же: Поездка к семейским Забайкалья // Бурятиеведение. - Верхнеудинск, 1931, Гирченко В. Из истори переселения в Прибайкалье старообрядцев-семейских. - Верхнечдинск, 1922; Талько-Грынцевич Ю.Д. Семейские (старообрядцы) Забайкалья Протоколы Троицкосавско-Кяхтинского отделения Приамурского отдела РГО. - № 2. - Кяхта, 1894; Глуховцев В.В. Семейские (из личных наблюдений бичурца) // Восточное обозрение, 1901. - № 17, Мартос А. Письма о Восточной Сибири - М, 1827; Записки барона А.Е. Розена. - Отечественные записки. – 1878. - № 4; Ответы Бесгужева М. на вопросы Сперанского М.И. – Воспоминания Бестужевых. — М., 1951; Письма из Сибири декабристов М. и Н. Бестужевых Вып. 1. — Иркутск, 1929; Бестужев М. Дневник путешествия нашего из Читы в Петровский Завод, 1830 // Воспоминания Бестужевых. – М., 1931; Ровинский П.А. Этнографические исследования в Забайкальской области // Изв. Сиб. Отд. РГО. – 1872; Якушкин И.Д. Записки, статьи, письма. – М., 1951; Болонев Ф.Ф. Старообрядцы Забайкалья в XVIII - XX вв. - Новосибирск, 1994.
[7] Гирченко В. Из истории переселения в Прибайкалье старообрядцев-семейских. -Верхнеудинск, 1922. – С. 14.
[8] НАРБ – Ф. 337. – Оп. 2. – Д. 1108. – Л. 66.
[9] НАРБ – Ф. 294. – Оп. 1. – Д. 16. – Л. 21.
[10] НАРБ – Ф. 294. – Оп. 1. – Д. 16. – Лл. 19-20.
Булан: - хыхы - :-D самое время "размножаться" - Игорюха надоумил? а что красиво - в горах красиво, слава богу хребтов в Бурятии хватает, ну и Байкал, естессвенно!! :-D ... ну горные реки ещё... водопады... горячие источники... и т.д.
- не знаю, может быть... моя крёстная мать (семейские), слава богу, жива... а вот крёстный - давно уж ушёл... инфаркт... вот и пойми тут... в моей семье тож так - мать жива (3 тьфу через левое плечо!), а батя умер в 1985-м...
Лёха-Связист: Леха! Привет! А я вот слышал, что раньше, если у "семейских" попросить воды напиться, они, конечно, вынесут кружку с водой. Но после того, как ты попьёшь, кружку сразу выбрасывали. Типа, кружка осквернена. Это мне рассказал друг, уроженец города Нерчинска Забайкальского края Юрий Никитович с чисто русской фамилией И-е-ги! У него тоже семья интересная: мама казачка, а папа кореец, и детей в семье было десять человек!
Басанов Игорь. 1988 год весна - Борзя-3, в/ч 52519-А, 1 УМСР, 4 УМСВ 1988 год зима - 1989 год лето, Монгольская Народная Республика, Чойр, в/ч пп 43842-Р, ремрота 37 МСП
Если я сказал, что не брал - значит не отдам! ст. Безречная 96-98 ВПОГ Вышеопубликованным постом, я, выражая явное уважение к обществу и в целях выказать уважение к религиозным чувствам верующих, не в местах, специально предназначенных для проведения богослужений, других религиозных обрядов и церемоний, без воспрепятствования деятельности религиозных организаций или проведению богослужений, других религиозных обрядов и церемоний, неорганизованно и в одиночку, без использования своего служебного положения (за неимением оного), без применения насилия или с угрозой его применения призываю к любви и дружбе, а также возвышению достоинства каждого человека либо группы лиц по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, а равно принадлежности к какой-либо социальной группе публично или с использованием средств массовой информации либо информационно-телекоммуникационных сетей, в том числе сети "Интернет". Данное обращение относится к каждому моему вышеопубликованному посту и собеседнику. Кроме того, вышеопубликованным постом, я публично и с использованием средств массовой информации либо электронных или информационно-телекоммуникационных сетей (включая сеть "Интернет") призываю к осуществлению действий, направленных на сохранение территориальной целостности Российской Федерации. Кроме того - это моё оценочное суждение. Я против публичного распространения заведомо ложной информации об использовании Вооруженных Сил РФ, дискредитации использования Вооруженных Сил РФ в целях защиты интересов Российской Федерации и ее граждан, поддержания международного мира и безопасности, призывов к введению мер ограничительного характера в отношении Российской Федерации, граждан РФ или российских юрлиц. Я запрещаю читать этот пост тому, кто с ним не согласен. Этим постом я не дискредитирую использование Вооруженных Сил Российской Федерации в целях защиты интересов Российской Федерации и ее граждан, поддержания международного мира и безопасности, в том числе публичные не призываю к воспрепятствованию использования Вооруженных Сил Российской Федерации в указанных целях, либо на дискредитацию исполнения государственными органами Российской Федерации своих полномочий за пределами территории Российской Федерации в указанных целях, а равно на дискредитацию оказания добровольческими формированиями, организациями или лицами содействия в выполнении задач, возложенных на Вооруженные Силы Российской Федерации. Не распространяю под видом достоверных сообщений заведомо ложной информации об обстоятельствах, представляющих угрозу жизни и безопасности граждан, и (или) о принимаемых мерах по обеспечению безопасности населения и территорий, приемах и способах защиты от указанных обстоятельств
Если я сказал, что не брал - значит не отдам! ст. Безречная 96-98 ВПОГ Вышеопубликованным постом, я, выражая явное уважение к обществу и в целях выказать уважение к религиозным чувствам верующих, не в местах, специально предназначенных для проведения богослужений, других религиозных обрядов и церемоний, без воспрепятствования деятельности религиозных организаций или проведению богослужений, других религиозных обрядов и церемоний, неорганизованно и в одиночку, без использования своего служебного положения (за неимением оного), без применения насилия или с угрозой его применения призываю к любви и дружбе, а также возвышению достоинства каждого человека либо группы лиц по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, а равно принадлежности к какой-либо социальной группе публично или с использованием средств массовой информации либо информационно-телекоммуникационных сетей, в том числе сети "Интернет". Данное обращение относится к каждому моему вышеопубликованному посту и собеседнику. Кроме того, вышеопубликованным постом, я публично и с использованием средств массовой информации либо электронных или информационно-телекоммуникационных сетей (включая сеть "Интернет") призываю к осуществлению действий, направленных на сохранение территориальной целостности Российской Федерации. Кроме того - это моё оценочное суждение. Я против публичного распространения заведомо ложной информации об использовании Вооруженных Сил РФ, дискредитации использования Вооруженных Сил РФ в целях защиты интересов Российской Федерации и ее граждан, поддержания международного мира и безопасности, призывов к введению мер ограничительного характера в отношении Российской Федерации, граждан РФ или российских юрлиц. Я запрещаю читать этот пост тому, кто с ним не согласен. Этим постом я не дискредитирую использование Вооруженных Сил Российской Федерации в целях защиты интересов Российской Федерации и ее граждан, поддержания международного мира и безопасности, в том числе публичные не призываю к воспрепятствованию использования Вооруженных Сил Российской Федерации в указанных целях, либо на дискредитацию исполнения государственными органами Российской Федерации своих полномочий за пределами территории Российской Федерации в указанных целях, а равно на дискредитацию оказания добровольческими формированиями, организациями или лицами содействия в выполнении задач, возложенных на Вооруженные Силы Российской Федерации. Не распространяю под видом достоверных сообщений заведомо ложной информации об обстоятельствах, представляющих угрозу жизни и безопасности граждан, и (или) о принимаемых мерах по обеспечению безопасности населения и территорий, приемах и способах защиты от указанных обстоятельств
А я вот слышал, что раньше, если у "семейских" попросить воды напиться, они, конечно, вынесут кружку с водой. Но после того, как ты попьёшь, кружку сразу выбрасывали.
Это не только у семейский, у все старообрядцев. У нас в Зап. сибири - кержаки, тоже посуда для каждого своя. Даже если ложкой его посуду задел - поганитьмя посуда.
А я вот слышал, что раньше, если у "семейских" попросить воды напиться, они, конечно, вынесут кружку с водой. Но после того, как ты попьёшь, кружку сразу выбрасывали.
Игорь, мне кажется это крайность, наиболее формальная и жесткая трактовка религиозных обычаев. Сколько ездили на родину (я родился в большом семейском селе - районном центре, но вырос в г. Улан-Удэ - это куда отца служить направляли - там семья и жила) - останавливались у моих крёстных - ходили по друзьям, застолья везде... дак никто от нас не шарахался, посуду нашу никто никуда не выкидывал и отношения были просто нормальными, хотя наша семья - отнюдь не семейские... но у меня много хороших друзей-семейских - никогда не замечал каких-нибудь "ненормальностей".... :-D
Вот здесь - интересная подборка ссылок на информацию о Современном ДревлеПравославном Движении и его официальной церкви. Дело в том что ДревлеПравославная Церковь - это не пара десятков замызганых еретиков в подполье - а официальная древне-русская церковь - со своим Патриархом, множеством церквей и миллионами прихожан.
Дацаны Забайкалья. Цогчен-Дуганы. Вчера и сегодня.
Духовными центрами бурятского буддизма издавна были дацаны. Дацаны представляли собой своеобразные монастырские поселки. Здесь находились храмы, посвященные культу различных божеств, подсобные культовые и хозяйственные постройки и жилища лам (монахов). В дацанах совершались хуралы (богослужения), изготовлялись и хранились предметы культа, богословская литература на монгольском и тибетском языках, производилось обучение лиц, готовящихся принять духовное звание.
Цогчен-Дуган - главный Соборный Храм Буддийского Монастыря. Там проходят многие важные церемонии, произносятся молитвы, справляются религиозные празднества, там собраны все (большинство) важные ритуальные ценности монастыря - начиная с огромных (позолочёных) статуй Будды до амулетов и ритуальных музыкальных инструментов...
(... я нашёл совершенно редкую фото Цогчен-Дугана Цугольского Дацана. Вот она)
Исторически-традиционная Изба Семейских Для первых селений семейских была характерна четырехстенная изба, то есть сруб с сенями и без сеней. Возводя жилище, сруб клали в "обло" ("в угол"). Эти постройки семейских имели самцовую конструкцию крыши. Такая конструкция не требовала применения гвоздей, большого количества досок и потому была выгодна для крестьян.
Четырехстенная изба семейских имела традиционную русскую планировку жилища. Большая глинобитная печь располагалась у задней стены около двери, устьем была повернута к передним окнам.
За печью в углу у боковой стенки устраивался голбец - досчатый короб, прикрывавший лестницу в подполье, здесь же хранилась кухонная утварь. Около печки при входе ставили кадку с водой, покрытую деревянным кругом. Рядом с кадкой у печки стояла лохань, над которой вешали на шнурке медный, чугунный или глиняный рукомойник для умывания. По диагонали от печи находился "красный угол": божница, стол и лавки вдоль стен. Над дверями или возле печи сооружались полати для ночлега детей. У боковой стены параллельно печи стояла единственная деревянная кровать с потниками и подушками.
Дома на улицу ставились торцовой, или длинной стороной, иногда окна смотрели на улицу, иногда дом выходил глухой стеной. Как правило, они выступали на улицу и располагались в одну линию. Сохранялась и традиционная русская застройка крестьянской усадьбы.
Семейские (электронный журнал Вокруг Света №9 (2588), Сентябрь 1989 г.)
На зеленые святки меня пригласили загодя, еще в феврале. В общем-то не очень верилось, что где-то до сих пор справляют старинную русальную (Русальная — седьмая после Пасхи неделя, на которую выпадали праздники: Семик, Троица и Духов день. Отмечалась как зеленые святки. Название получила по имени водных берегинь — русалок, хранительниц влаги и первых зеленых ростков, мстительниц за девичьи обиды.) неделю, встречая лето заламыванием березки, плетением венков и потайными девичьими играми, которые неодолимо притягивают парней к запретным для них луговым хороводам. Но приглашали в деревню не совсем обычную. Большой Куналей — старообрядческое поселение в Забайкалье, с богатой историей и собственным народным хором, известным на всю страну. Привлекало и название деревенского гулянья: «Праздник русской березки». Каким он будет, этот праздник, в короткую пору отдыха между севом и покосом, когда веселит крестьянскую душу свежая зелень всходов, а по-весеннему волглый, черемуховый ветер сулит благодатные дожди пополам с солнцем?..
Прежде чем пуститься в путь, я углубился в «Материалы для истории раскола», чтобы уточнить, откуда же взялись в Забайкалье старообрядцы.
История деревни Большой Куналей необъяснима без уходящей в XVII век предыстории населяющих ее семей. Когда честолюбивый патриарх Никон, стремясь единым махом привести русскую обрядность в соответствие с международным каноном, расколол церковь, это обернулось для россиян неисчислимым множеством личных трагедий. Не забывая ни мученической судьбы протопопа Аввакума, ни страстотерпицы боярыни Морозовой, должно признать все-таки, что горше всего приходилось тогда простым людям. Общая душевная сумятица была столь беспросветна, что человек легко втягивался в массовые самосожжения, самоутопления и «запощивания» до голодной смерти. В лихую годину священник-старовер Кузьма из московского посада, спасая своих прихожан от самогубства и полного пресечения рода, увел их в Речь Посполитую. Они обосновались на реке Сож неподалеку от Гомеля. Там к ним присоединился со своей паствой беглый поп Стефан из приокского города Белёва. Потом потянулись сюда и разрозненные старообрядческие семьи. Новое поселение как-то враз расцвело и забогатело на зависть никонианцам.
Тщетно императрицы Анна Иоанновна и Елизавета Петровна учиняли «выгонку раскольников с облюбованных прибежищ». Стоило регулярным войскам уйти с берегов Сожа, как староверы возвращались на свое пепелище, снова сеяли рожь и пшеницу и с прибылью продавали зерно в Ригу, что была тогда центром хлебного рынка северной Европы. Они справлялись и с черной, и с тонкой работой. Умели поладить и с поляками, и со шведами, и с турками, да так, что никому не приходило в голову ополячивать их или отуречивать.
Если вдуматься, все это были люди недюжинные. Они прошли сквозь церковную реформу, как через квазиестественный отбор, уберегли потомство, сохранили в целости традиционный образ жизни и приобрели благой опыт сотрудничества с людьми других наций, обычаев и вероисповеданий. С такой вот наследственностью и таким воспитанием второе поколение поселенцев вошло в новый виток исторических испытаний.
Екатерина II не видела выгоды в безалаберных «выгонках раскольников». Присоединив к Российской империи земли, служившие приютом для беглецов, она приказала согнать в Калугу всех староверов посемейно и посемейно же выслать в Сибирь. В 1757 году старообрядческие семьи (25 фамилий) достигли Забайкалья. По весне, как раз перед Пасхой, их развели по глухим таежным распадкам, где были еще не занятые ни коренным населением, ни служилым людом свободные земли. По государственному установлению Екатерины II старообрядцев должно было «водворять на пустопорожнем месте».
«Казна дедам нашим не помогала,— записал уже в XIX веке этнограф С. В. Максимов рассказ забайкальского старовера.— Привел их на место чиновник. Стали его спрашивать: «Где жить?» Указал: «В горах». Стали пытать: «Чем жить?» Чиновник сказал: «А вот станете лес рубить, полетят щепки. Щепы и ешьте»... Поселились. Земля оказалась благодатной. Ожили и повеселели. Приехал знакомый чиновник и руками развел: «Вы-де еще не подохли? Жаль, очень жаль, а вас, чу затем и послали, чтобы вы все переколели».
Чтобы оценить всю гордость этого землепашца, стоит вспомнить хотя бы мнение П. С. Палласа. Он побывал здесь во время своих знаменитых экспедиций 1771—1772 годов и видел, что старообрядцы «по лесистым горам не без многого труда, но и не без желанного успеха расширяются». Но все же пришел к выводу: «Кроме кочующих народов, каковы буреты и тунгусы, никому другому тут жить не можно». А вот официальное заключение начальства, сделанное в 1808 году: «Они поселены лет за 40 на местах песчаных и каменистых, где даже не предвиделось возможности к земледелию. Но неусыпное их трудолюбие и согласие сделало, так сказать, и камень плодородным. Ныне у них лучшие пашни, и их хлебопашество доставляет им не только изобильное содержание, но есть главнейшая опора Верхнеудинского и Нерчинского уездов». Иркутский генерал-губернатор в связи с этим «счел долгом изъявить за то совершенную свою признательность» крестьянам-старообрядцам Мухоршибирской, Куналейской и Урлуцкой волостей. Столь конфузный оборот привычно-жестокого государственного эксперимента на выживание инакомыслящих вызывает чувство глубокого удовлетворения: нашла-таки коса на камень! Но разве дело в губернаторской признательности? В крестьянстве, как, может быть, более нигде, уровень жизни и уровень развития личности означают, в сущности, одно и то же. Возвратившись с нерчинской каторги, декабрист ба.рон А. Е. Розен с восхищением писал о старообрядческой деревне: «А люди... люди! Ну право молодец к молодцу, красавицы не хуже донских, рослые, белолицые, румяные. Все у них соответствовало одно другому: от дома до плуга, от шапки до сапога, от коня до овцы — все показывало довольство, порядок, трудолюбие». Проходили десятилетия. Новых литераторов, этнографов, антропологов вольно или невольно заносило в эту глухомань. Каждый в свое время: и П. Ровинский, и Ю. Талько-Грынцевич, и А. Селищев,— словно передавая эстафету, подчеркивали трудолюбие, спокойное достоинство, крепость тела и независимый нрав здешних крестьян. В новых поколениях воспроизводился не только самобытный физический облик, но и характер первых поселенцев.
Государство по-прежнему именовало их «раскольниками» и относилось соответственно. По петровскому еще указу они обязаны были платить подушную подать в двойном размере. Священный синод не признавал законность их брака, шельмуя старообрядческие семьи как «любодейные сопряжения». Но — вот парадокс — в народе их называли как раз СЕМЕЙСКИМИ. Это было специально придуманное слово. В словаре В. Даля оно приводится фактически как термин, имеющий только одно узкое значение: «Забайкальские раскольники, переселенные семейно». И, надо признать, этот неологизм XVIII столетия был создан людьми с абсолютным языковым слухом. Не привычное «семейные», то есть имеющие семью, а почти неправильное «семейские», чтобы подчеркнуть: входящие в семью, охраняемые семьею. Не исключено, что забайкальские старообрядцы невольно сами нарекли себя, потому что на вопрос: «Чьи вы?» — не могли и не хотели отвечать ни «барские», ни «царские», ни «монастырские»... Семейские! И больше ничьи.
Самоназвание есть акт психологического самоопределения. Внутри великорусской национальности сложилась особая общность людей с собственной культурной традицией и своеобычным характером. Быстрое и повсеместное распространение слова «семейские» в речевом обиходе всех сословий России, включение его в научные труды, официальные бумаги и толковые словари означало косвенное признание права на самобытность. И как бы в подтверждение сохранности самобытных нравов семейских по сей день публикуются исследования их живого фольклора.
Последние километры дороги на «Праздник русской березки», а пейзаж так далек от пейзажа великорусских равнин... Горы, хотя и невысоки, хотя и укрыты по самые вершины просвечивающим на солнце сосняком, пологими своими хребтами с двух сторон ограничивают горизонт, словно бы сплющивая пространство в бегущую под колеса серопесчаную ленту тракта. Не куполом, а стрельчатой аркой возносится высоченное небо. Прозрачное, с легкой наволокой, будто драгоценная глубь топаза, оно заполнено жестким, лучистым светом. Ни облачка в вышине. Ни кустика вдоль дороги. Видно, как струится впереди сухой воздух. И странен глазу рыжеватый отцвет молодой травы — не поймешь: конец мая или начало сентября.
Но вдруг как-то разом меняется цветовая гамма. Падает напряженность желтого свечения. Солнечные лучи не скользят больше по склонам, гаснут в разливе светопоглощающего, земляного, как сказали бы художники, тона. Свежепроскороженная опрятная пашня всюду, где только можно было пройти с плугом. А на плоском дне долины густые иссиня-зеленые всходы сеяных трав расчерчены сеткой непросохших оросительных канавок. Словно приоткрыла свой весенний лик мать-сыра земля, основа основ русского фольклора.
За исправной околицей с подновленными к лету пряслами начинается деревня. Непривычно большая. И непривычно плотно застроенная. Усадьбы сомкнулись, соприкоснувшись столбами заплотов и стенами сараев, будто это городская слобода, а не сельские подворья. Но все в этой непривычности знакомо как воспоминание. Когда-то мне было сказано: «Семейскую деревню ты безошибочно узнаешь. Сам. И не спутаешь ни с какой другой».— «Это почему же? — усомнился я тогда.— По каким таким приметам?» «Узнаешь и все»,— был ответ. Так оно теперь и выходило.
Высокие (не достать до подоконника) и длинные (в две-три связи) избы срублены «в обло», чтобы не пилою, а топором заделывать венцы, приминая волокна, и тем самым как бы закупоривая торцы, не пускать влагу и гниль в глубь бревен. Постройки без единого гвоздя, чтобы не дырявить и не проржавливать смолистую, почти до резонансного звона просушенную древесину. Несокрушимые заплоты из тяжелых лиственничных колод и тонкая вязь резьбы по карнизам, наличникам, воротинам... Тесовые крыши тронуты кое-где зеленоватым лишайником, словно антикварной патиной. Но до естественного цвета промыты снаружи бревенчатые стены. По обычаю хозяйки два раза в год драят дресвою все, что не защищено краской. Изба с вырезанной на фронтонной доске цифрой 1883 поблескивает на солнце, как полированная. Дом здесь не просто ценят. Его холят, как живое существо. Это не обезличенная жилплощадь, а материальное воплощение духа семьи, ее жизненной силы, нравственных оснований и художественной одаренности. А потому, хотя все срубы в равной мере традиционны, словно поставлены одной стародавней плотницкой артелью, каждая изба наособицу. И улица вьется, словно хоровод...
Иду вдоль деревни и час, и другой... Подолгу разглядываю то удивительный скобяной прибор на калитке (художественная ковка, явно прошлый век), то затейливый вырез наличников (похож на стилизованное изображение крылатого пса — хранителя посевов, знакомого по черниговской каменной резьбе XII века). Топонимика поселения наглядно соответствует местоположению усадеб: возле крутого обрыва — «улица Красный Яр», на плоском перепаде бугра — «улица Елань»... — Чем попусту расхаживать, помог бы дом красить,— слышу вдруг незамысловатую подначку.
Несколько женщин и девочка-подросток на взгорке в три цвета раскрашивают избу. Дело к концу. Белой эмалью покрывают узоры накладной резьбы на пронзительно синих ставнях и наличниках. Тонкой кистью подновляют белизну оконных переплетов. А стены уже влажно сияют свежей оранжевой краской. Невообразимое сочетание сочных, несливающихся цветов поразило неожиданной гармонией, как при виде дымковской игрушки или расписного пасхального яйца. И я почувствовал, что мой праздник начался. Впрочем, пиджак я снимал напрасно. «Управятся сами,— распорядилась старшая из женщин и добавила: — Да и занятие-то женское...»
Она стояла поодаль в расстегнутой душегрейке без рукавов. На ней был традиционный семейский костюм, предписанный обычаем для ее лет и ее положения матери замужних дочерей. Насколько уместен был на этой улице, в этой ситуации и в ее возрасте темный сарафан из тяжелого шелка с тисненным рисунком в цвет ткани, черная кофта с присборенным рукавом, неяркий платок и длинный чистый передник (запон, как говорят семейские) из однотонного сатина с серой лентой над подолом.
Анна Филипповна (так отозвалась она на вопрос об имени-отчестве) была явно довольна и ладной работой дочери, племянницы, невестки и внучки, и теплым погожим днем, и даже возможностью высказаться перед пришлым человеком, хотя в тоне ее нарочитой любезности не было:
— Красимся вот. Легче, чем дресвою-то мыть. А сейчас все так. Дома-то какие разноцветные стоят! Бравенькие! Хоть эшелон краски привези — враз раскупят. Дефицит! — легко обошлась она с новомодным словом.— Да и весело красить-то. Бравенько, коли много баб в семье. Вот и мои развеселились. Что значит, работать семей но,— вдруг сменила она тему.— Не часто так удается. Живем все в одной деревне, а как поженились дети, у всех свои дома. Мы, старые, теперь для них вредные стали. Требовательные.
Щемящая нота, зазвучавшая в разговоре, странным образом не мешала возникшему чуть раньше ощущению праздника. Но и не исчезала. И потом в самые яркие моменты деревенского гулянья возвращалось ко мне это предостерегающее чувство тревоги...
Основные события между тем разворачивались на колхозном стадионе, зеленая лужайка которого как бы объединяла и кирпичную среднюю школу, и бревенчатый сельский клуб. Молодежь соревновалась в беге и прыжках. Но зрители в основном сгрудились вокруг утрамбованного пятачка с беленым бортиком, где местные силачи поднимали двухпудовую гирю. Окружающие хором вели подсчет. Желающих было много. И результаты были неплохие. Но без блеска. Крупные парни были сильны, да увалисты, не вышколены. Это особенно стало видно, когда в круг вышел настоящий спортсмен, школьный учитель физкультуры. В узком трико, стройный, ни грамма лишнего веса, он ритмично взбрасывал гирю, и мышцы не вздувались буграми, а плавно змеились на его плотном торсе культуриста. В толпе началось какое-то шевеление. Коренастого малого в светлом «выходном» костюме дружки настойчиво проталкивали вперед. Он сопротивлялся, но как-то вяло. А оказавшись в первом ряду, сбросил пиджак и как был — в коричневых полуботинках, шевиотовых брюках и розовой импортной рубашке, взялся за двухпудовик.
— Выступает шофер Сергей Хромых,— объявил для порядка судья. Но спортивный ритуал был уже скомкан. Словно на старинной ярмарке зрители выставляли своего силача против «казенного атлета». Парень потетешкал гирю, как бы прилаживаясь к весу, и стал быстро-быстро двигать ею вверх-вниз. По вздувшимся мышцам шеи было видно, что ему трудно. Но лицо оставалось безмятежно спокойным и выражало только полное пренебрежение к тем пустякам, которыми пришлось заняться. Чем бесстрастнее орудовал силач, тем азартнее вели подсчет зрители. Но парень, видимо, не интересовался призом.
Подняв гирю ровно столько же раз, что и учитель физкультуры, он разжал пальцы. Гиря без отскока вдавилась в землю. А сам он, накинув пиджак, растворился в толпе. Как того требовал старинный канон русской ярмарки: самый сильный отказывался от победы, чтобы — «никому не обидно!».
Тем временем на футбольном поле появилась сцена — тракторный прицеп с опущенными бортами. Люди вынесли из клуба скамейки и стулья и теперь рассаживались, как на завалинках, теми же компаниями, с теми же разговорами и в тех же позах. Повсюду вихрастые детские головы, уже успевшие выгореть на солнце. Важно, как именинники, прогуливаются мальчики и девочки в ярких семейских нарядах. Это «Родничок» — детская группа Большекуналейского семейского народного хора. Старинный покрой стесняет детские привычки. Длинный передник-запон требует повышенного внимания. Косоворотки торчат колом, словно необношенная школьная форма... Но всякая неловкость в движениях бесследно пропадает на сцене. Ведут ли ребята хоровод, распевая: «Ты, медведюшко, мой батюшка, ты не тронь мою коровушку», бьют ли дроби или пускаются вприсядку, как того требует сюжет народной игры, отдаленно напоминающей древнее заклинание против зверя, их жесты и позы столь органично соответствуют красочным одеждам, что, кажется, одно без другого было бы и неуместно и нелепо.
Всплывает в памяти давний теоретический тезис этнопсихологии: «В народном костюме, его символике, силуэте, цветовой гамме выражаются наследуемые психо-физиологические основы культурной традиции». Всплывает — словно только сейчас его осознал. Откуда эта острота чувств? Может, от того, что обычно видишь либо музейный манекен в старинном уборе, либо аляповатую поделку «а ля рюс» на эстраде, либо живую деревенскую пляску с частушками, но в кримпленовых платьях. А тут все один к одному. И традиция, и исполнители, и костюмы. Ведь подумать только: в Большом Куналее колхозный быткомбинат имеет специальных мастеров для пошива традиционной одежды. Заказчики, особенно пожилые, очень придирчивы, обычая придерживаются строго. Так что на ребятишках костюмы были самые что ни на есть «фольклорные». И притом— «как шьют и носят сегодня».
Но вот на сцену поднялась основная группа знаменитого Большеку-налейского семейского народного хора. Каждый наряд — подлинник. Когда-то, может, еще прапрабабки сшили эти одежды сами для себя, для своих семейных, деревенских праздников. Сейчас на сцене сарафаны из богатой далембы, конхвы, атласа, плиса, бархата, кашемира свежо переливались в лучах солнца набивным узором, в котором преобладают традиционные «пионы», сказочные цветы, известные теперь разве что по жостовской росписи. Шелковые кофты без вышивки «истинно семейских» цветов: алые, жаркие (оранжевые), черемные (бордово-коричневые), багульные (светло-малиновые), саранковые (светло-красные), поднебесные (бирюзово-зеленые) — покоят глаз глубиной и нежностью тона. Плавно колышутся подобранные в контраст к сарафану передники-запоны, на ярком одноцветном поле которых мерцают тяжелые гирлянды (до 7—12 нитей) крупного янтаря простой старинной выделки; центральная бусина — «королек», размером с куриное яйцо, оправлена в серебряное кольцо. Талии подчеркнуты плетенными из гаруса узкими поясами, ромбический орнамент которых неотличим от белорусских опоясок. Крепкие яловичные сапоги как бы подтверждают житейскую предназначенность и добротность костюма. А на фабричных атласных шалях, венчающих наряд (головной убор семейской женщины настолько сложен, что редкая из них может «завязать кику» одна, без помощи родственниц), красуются старинные брошки вперемешку с модной бижутерией.
Меня предупреждали, что подлинный семейский костюм никого не оставляет равнодушным. Но тут было такое пиршество красок, что у меня, похоже, отключился слух и я не заметил, когда был объявлен первый концертный номер. Песня обрушилась неожиданно, как стихия. Поначалу я просто не понимал, про что она. Не разбирал слов. Не различал, грустью или радостью окрашен напев. Звенящее, открытое, как говорят вокалисты, звучание голосов вихрилось вариациями, свивалось, развивалось и переплеталось согласно и неслиянно. Непредсказуемые разрывы и повторы мелодической фразировки перемешивали словесную ткань до полной неразличимости, словно небо в снежных струях пурги...
Песня все продолжала шириться и усложняться, потому что зрители стали подпевать хору. Негромко, словно бы про себя. Но внятно, не пряча своей взволнованности. Я попал в самый эпицентр хорового действа и с головой окунулся в это совместное и углубленное переживание песни. Нечто подобное я испытал только раз в жизни. В ранней юности. Когда еще подростком впервые шел в хороводе, с бессознательной тщательностью повторяя каждый жест, каждую позу взрослых парней, в движении, а не в слове постигая пугающе-притягательную суть русального игрища. Может, и не с той силой, но в той же раскрытости чувств принял я второй куплет песни. И горестный голос запевалы зазвенел будто внутри меня, увлекая к гибельной грани отчаяния. Но в томительной этой маете снова и снова взвихрялись подголоски, как протуберанцы неведомой энергии, и бодрая надежда взвеселяла сердце. Не обида на горькую судьбину, а неукротимая воля к жизни одушевляла тех, кто сложил эту песню. И тех, кто доныне сохранял ее живой. Казалось, здесь, в хоровом пении, заново переживался исторический опыт предков, для которых противостояние жестоким гонениям оставалось единственно возможной формой существования и которые лишь в сопротивлении могли ощутить сладость и гордость бытия. На миг почудилось, что держу в руках ключ к необъяснимому оптимизму русских песен...
Один из голосов поразил молодостью. Той юной, неломаной силой, которая в искусстве дороже опыта и мастерства. Глаз отыскал певицу в центре хора. Вокруг — радуга семейских сарафанов. И все-таки без этого разрумянившегося от песни лица, без сияния этих до прозрачности ясных серых глаз, без этой густой волны рвущихся из-под алой ленты темно-русых волос трудно было бы представить себе, как в действительности выглядел когда-то русальный хоровод. Но, может быть, более всего восхищала статность юной хористки. Наследственные янтари в потемневшем от времени серебре красовались у нее на груди. Рубаха и сарафан ее сшиты были, должно быть, еще в начале столетия. Только тогда делали такую изящную и трудоемкую строчку. Но ей наряд пришелся так впору, словно она-то и была той моделью, по которой исстари шили семейские женщины свои праздничные одежды.
— А почему вы одна выступаете без кики? — подошел я к ней сразу после концерта.
— Мне не положено. Кику носят только замужние.
—Деревенская певунья Надежда Федосовна Хромых не конфузилась перед приезжим человеком, но и не рассыпалась в подробностях. В свои 17 лет она уже и людей посмотрела, и себя показала. С Большекуналейским семейским хором объездила пол-Сибири, пела соло в Краснодарском крае и гастролировала в Японии. И видно было: понимает самодеятельная артистка, что не от прессы, а от семейской общинной традиции зависит ее популярность.
— Народный голос,— отвечает Надя на мой вопрос, что же она считает главным своим артистическим достоянием.
— Не только «бель канто» сильно воздействует на людей. В Японии свое выступление я начала песней «Посею лебеду на берегу». Зачин у нее привольный. Да еще подъем ощущаю необычайный. Ведь совсем чужим людям пою. Тревожусь, почувствуют ли? Беру как могу высоко и веду на полном дыхании, на полном дыхании. Веду и вижу вдруг: пожилой японец в третьем ряду, сам видно не замечая, потянулся, потянулся к сцене, аж встал. Да так и не садился. А уж как аплодировал! Я потом всякий раз так и начинала: беру как можно выше и веду во весь голос. Для самопроверки. И всякий раз кто-нибудь да вставал!..
Все-таки это совсем девчонка. И детского задора полны ее рассказы о том, как во всесоюзном лагере «Орленок» она боролась за право ходить на линейку не в шортах, а в семейском сарафане. Или о том, сколько раз ее «в России» прямо на улице останавливали: «Погадай!» — будто, кроме как у цыганок, ни у кого народного костюма нет и быть не должно...
Уже за полдень. Концерт кончился, все расходятся — продолжать праздник в застолье. Расходятся посемейно, с чадами и домочадцами, близкой и дальней родовой. Идут об руку, перекрывая широкую деревенскую улицу. Согласное звучание голосов течет вдоль деревни. Люди поют проникновенно, словно несут к жилищу свечи, зажженные от священного огня...
— А Сергей Хромых, который победил в соревновании тяжелоатлетов, вам не родственник? — спрашиваю Надю уже перед самым ее домом.
— Брат старший,— ответила она.— Для него это привычный номер. Пустяки. Он, когда свою легковушку ремонтирует, в одиночку мотор снимает и ставит...
На широком дворе лошадь и охотничьи лайки в вольере. Под навесом телега, «Запорожец» и пара тяжелых мотоциклов. В углу «зимней» избы — чугунная труба с вентилем: артезианская скважина выведена как раз туда, где, по старинному обычаю, должна стоять кадка с водой. Под опрятной божницей со старообрядческим медным восьмиконечным крестом — фотоснимки гоночных автомобилей и портрет Владимира Высоцкого. Деятельный мир сыновей. А в «чистой» горнице — мягкие домотканые половики, горшки с цветами, котенок на подлокотнике кресла, кожаный альбом с фотографиями, выписками из стихов и песен, пожеланиями подруг...
Image: http://zabvo.ru/e107_files/public/
1235922309_1300_FT39183_semeiskiye10_.jp
g
И неожиданно — модерновый дизайн стереофонического магнитофона. Как не вспомнить поговорку: «Баба да кошка в избе. Мужик да собака на дворе». Тот самый «Домострой», что каждому указывал его место. Но подробности быта красноречивее слов. «Свое место» здесь каждый обустраивал по своему образу и подобию. И получалось, что «Домострой» каждому его место гарантировал, дабы было где соблюсти собственный интерес, жить «в своем праве». Не на самодурстве, а на праве самовыражения личности строился дом. И непреложная истина звучит в семейском по-фольклорному парадоксальном присловье: «Без мужа жена — круглая сирота. А замужем жена — сама себе госпожа». Не абы какую, а достойную жизнь обеспечивала старообрядцу семья. Потому и был он уверен в себе, инициативен, хозяйственен и независим в суждениях, невзирая на религиозные утеснения, сословное бесправие и официальное моральное пренебрежение. Горький опыт российского раскола показал, что не выжили бы ни люди, ни вера без семьи, которая, как крепость, триста лет выдерживала жесточайшую осаду. И, похоже, спасенная в ней культура все еще способна определять мироощущение людей, одухотворять их существование.
Сейчас хозяева пели, сидя за праздничным столом:
А у птицы есть гнездо, у волчицы — дети... У меня, у сироты, никого на свете...
Переполняемая старинным многоголосием горница гудела, словно резонаторный купол храма. И песня об ужасе и отчаянии бессемейного прозябания была, в сущности, благодарением крепкому дому, тороватым рукам отца-матери, заботе сестер и братьев, памяти дедов и прадедов.
На длинном столе — яства старой крестьянской кухни, слава которой не в изыске, а в простоте, в натуральном вкусе чистого и свежего продукта. В центре «ритуальные» блюда: яишня толщиною в три пальца, сытная даже на взгляд, и воздушно-пышные пироги со свежиной. Из рук хозяйки дома принимаю теплый еще ломоть белого и круглого, как летнее солнце, каравая. Краюха пухово проминается под пальцами, так что смыкаются подрумяненные сухие корочки. Ощущение до того непривычное, что непроизвольно разжимается ладонь. И тотчас же кипенно-белая мякоть хлеба вновь вспухает, как пена на молоке, и краюха расправляется, словно живая трава, пригнутая ветром. Это хлеб со своего поля, замешенный своими руками, на воде из своего колодца, испеченный в своей печи, своей матерью...
Стыдно признаться, грех утаить, что перед поездкой не мог унять беспокойства: как-то примут старообрядцы?!
Мы все еще в плену стереотипов церковно-полицейского, как говорили демократы-разночинцы, отношения к староверам. И даже специалисты-историки еще пишут о «ненависти ко всему новому, религиозном фанатизме и национальной ограниченности русских раскольников». Вот и фотокорреспондент, с которым мы приехали, тоже боялся, что не разрешат снимать, будут избегать неформальных контактов. И все оказалось не так, все было по-другому или находило совсем иное, не стереотипное объяснение. Хозяйство крестьянина-старообрядца всегда было самым прогрессивным в округе, потому что он незамедлительно перенимал все новшества, которые сулили выгоду. Семейские первыми в Забайкалье стали пахать не русской сохой, а польским пароконным плугом. Они сразу же научились у бурят новому для себя делу орошаемого луговодства. Но их крестьянский практицизм отвергал официальное прожектерство, которого всегда на Руси было с избытком. Возможно, этим во многом и объясняется пресловутый фанатизм староверов: под видом религиозной нетерпимости легче было отвергать любые начальственные благоглупости. Уже декабрист А. Е. Розен не только понял это, но и дал любопытнейший прогноз, подчеркнув, что старообрядцы «будут блаженствовать, пока люди бестолковые не станут вмешиваться в их дела».
Семейская деревня и в самом деле была и остается самой благоустроенной в округе, а Большекуналейский колхоз имени Ленина — самым передовым хозяйством района.
Хочется вообще понять, откуда пошли разговоры о замкнутости и заскорузлости староверов. Не будучи богословом, трудно оценивать теологические глубины разногласий, которые в XVIII веке привели русскую церковь к расколу. Но ведь с тех пор каких только течений, толков и согласий не возникло в традиционном старообрядчестве: беспоповцы и беглопоповцы, темноверцы, которые при богослужении гасят даже лампады, и песочники, которые при крещении используют не воду, а песок... Этот религиозный динамизм может говорить о чем угодно, только не о заскорузлости сознания. Неужто традиционное представление о замкнутости староверов сложилось из-за того, что они отказывались есть из одной посуды с кем бы то ни было? Гостям подавали особую посуду, которую отмывали потом не в избе, а в проточном ручье, и ниже по течению скотину не поили. Говорил же Ромен Роллан, что люди прощают все, только не отказ есть с ними из одной чашки...
Но поднимемся над рефлексами, станем на медицинскую точку зрения. Этой незримой гигиенической стеной старообрядческая семья ограждала (и оградила) себя в непредсказуемых обстоятельствах изгнания, на каторжных этапах, в местах, где от повальных болезней вымирали села и улусы. Современный человек обязан понимать рациональный смысл самых причудливых обычаев. Иначе можно бездумно оборвать корни тех традиций, которые обеспечивают выживание народа, или постыдно исказить его духовный облик. Как можно говорить о «национальной ограниченности русских раскольников», если их семейные реликвии — янтарь, с которым познакомились они еще в первом изгнании то ли у латышей, то ли у литовцев, если спят они не на перине, а по монгольскому обычаю на войлоке и под одеялом из бараньих шкур, если в речи их слышится то по-белорусски твердое «давчонка», то приветливое обращение «талаша» (от бурятского «тала» — приятель, кунак)? Мать Нади, Агриппина Яковлевна, сама, между прочим, солистка Большекуналейского семейского хора, настойчиво пытается увести разговор от пения и песен. «Забота важнее таланта»,— повторяет она. И все понимают почему. Дочь кончает школу. Собирается «в музыкальный». Риск велик. Рафинированным музыкантам многое в ней может показаться «не той экзотикой». Ну а если поступит? Как она, выросшая в семейской деревне, приноровится к нивелирующему быту современного города? Что будет значить там ее умение вести дом в большой семье, доить коров, печь хлебы?.. Чем обернется незнание, к примеру, нотной грамоты? Конечно, за нею будут семья, наследственная жизнестойкость, трудолюбие и привольное детство, которое навсегда остается в сердце человека, как золотой запас энергии и оптимизма. И все-таки слова Агриппины Яковлевны по-своему объясняют, почему даже в самые яркие моменты праздника нет-нет да и вспыхивало в моей душе щемящее чувство тревоги. Жизнь уже не во всем совпадает с песней. И не будем преувеличивать устойчивость народного обычая. Культурную традицию надобно поддерживать, как огонь в очаге. И мне захотелось понять роль Большекуналейского народного хора в духовной жизни этих людей. Беседа в клубе оказалась долгой. Речь шла не только об успешных гастролях и мастерстве солистов... — Оказывается, одна только нотная запись не может сама по себе сохранить песню. Оказывается, человек должен научиться носить традиционный костюм,— говорит Ирина Власовна Голендухина, человек опытный и компетентный, руководительница Большекуналейского семейского хора, в родном селе снискавшая звание заслуженного работника культуры республики.— Мои самые важные репетиции — в школе. Сорок восемь ребятишек занимаются в «Родничке». И некоторые не знают, как что называется и как что надевается. Иная девчушка аж расплачется: «У меня фартука нету...» Поглядишь, а она запон под сарафан надела... Труднее с пением. Покажешь первый голос — все точно воспроизводят. А покажешь второй — все начинают вторым петь. И ведь что, если под баян, легко поют на два голоса. А баян уберешь, опять на один голос поют... И ведь все семейские. Это сразу видно, как плясать начнут. Выйдет девчушка и пойдет, как когда-то плясали «на мосту». Все по старине. Откуда что берется. Я-то видела, припоминаю. А они? Не иначе с кровью передалось... А вот пению учить надо. И долго учить. Но без детской группы у нашего хора будущего нет... Это не укладывается в сознании: бытовое многоголосное пение может уйти из нашей культуры. И никто не сможет помочь, если обычай не сбережет себя сам. Только не надо, нельзя мешать народной культуре, самонадеянно поправлять ее, регулировать и редактировать. В таком случае обычай непредсказуемо мутирует, и умудренные столетиями правила самосохранения культуры перерождаются в «феодально-байские пережитки» или что-нибудь еще похуже. И грустно слышать, как некая чиновная тетя требует, чтобы «Родничок» пел не «увидала я милого, да возрадовалась», а «я увидела день красный и обрадовалась». Из-за дикого ханжества обессмысливается старинная песня.
Грустно, что праздник русской березки официально называется «Сурхарбан», так же как все деревенские празднества на территории Бурятской АССР. И просто жаль, что проходил он на стадионе, а не в лугах и не было главного развлечения - катания на лошадях, будто колхоз не в силах организовать это... Но тем дороже духовный труд подвижников семейской культуры. И есть уникальное доказательство того, что здесь их ценят и почитают. Это самодельная семейская песня, которая начинается словами: Спасибо, мама дорогая, что ты меня веселой родила, Янтарь на счастье подарила и в хор семейский привела... При прощании Ирина Власовна сказала неожиданную фразу: «Вот четыре часа с вами разговариваю и почему-то нисколечко не устала...» Я не нашелся что ответить. И только в машине понял, что не было это банальным комплиментом, что ведь и меня беседа не утомила. И я впервые возблагодарил тот неистребимый во мне говор приокских деревень, который приводил в отчаяние моих учителей иностранного и ставил в тупик синхронных переводчиков. Здесь меня понимали, и я понимал всех до тончайших оттенков смысла. Мгновенно и адекватно. Словно это был феномен языковой сверхпроводимости.
Здесь, в Большом Куналее, мы встретились как земляки за восемь тысяч верст и за 350 лет от отчего края. Шофер торопился домой, в Улан-Удэ. Пейзаж менялся стремительно. И вот уже снова казалось, что горы сплющивают пространство до узкой полосы Сибирского тракта. Есть некая историческая предопределенность в том, что едва ли не первым и самым пронзительным образом Сибири стал именно ТРАКТ. Государственно установленный маршрут. Дорога, которую не выбирают. Которая выпадала русскому человеку, как судьба, сума или тюрьма. И уводила от родимых мест и дедовского распорядка жизни. Но не могла увести его из России, пока он сберегал ее в своей семье.
Культура питания является неотъемлемой частью общей культуры человека. Предки современных бурят вели кочевой образ жизни, что наложило отпечаток на его быт, пищу. Мясо и различные молочные продукты были основой питания бурят. По приему пищи год кочевников как бы делился на два сезона: летний и зимний. Летний начинался с апреля до октября, охватывая период от времени отёла скота до окончания его дойки – времени обилия молока. В это время перерабатывали и заготовляли молочные продукты для повседневного питания и впрок, на зиму. В рационе этого периода главенствующую роль играли молочные продукты, изредка употребляли мясо и мучные изделия.
Молочная пища, начиная с колыбели, сопутствовала человеку в течение всей его жизни. Молоко и все молочные продукты – самый почитаемый, самый сакральный продукт. У бурят, как и у всех кочевых народов, бытовала более десятка случаев ритуального использования молока. С глубокой древности белое молоко ежедневно подносили духам в жилище и за его пределами; самого почетного гостя встречали белой пищей; при отправлении в дальнюю дорогу вслед брызгали молоком, чтобы путь его был широким и чистым; кропили молоком шерсть при валянии войлока; белой пищей угощали духов местности – обоо тахихада; после рождения ребенка, совершая обряд захоронения последа, брызгали в ритуальный костер масло; при возведении дома или новой юрты, при всех свадебных обрядах, на всех этапах встречи Нового года – Сагаалгана, проведении Сурхарбана – везде присутствует молоко как самый священный продукт. Символом гостеприимства считается сагаан еэдеэн (белая пища) - гостям подается пиала с молоком или молочным продуктом, который нужно пригубить.
Гостеприимен мой народ отважный. И гостю – он знаком иль незнаком – Повсюду, где горит огонь очажный, Мы преподносим чашу с молоком.
Дамба Жалсараев
В бурятском хозяйстве основным поставщиком молока является корова, хотя употребляли и молоко овец, коз. Кобылье молоко шло на приготовление кумыса сэгээ или айраг. Кумыс не только вкусный, утоляющий жажду напиток, но, прежде всего, это ценный, богатый витаминами лечебный напиток.
Каждый народ имеет свои рецепт приготовления молочных блюд. В запасе бурятских женщин – великих мастериц – их было большое количество: тараг (простокваша), хурууд, айруул (сушеный творог), урмэ(пенки), бислаг и хээгэ (разновидности сыра), зоохэй( сметана), сусэгы (сливки). Заготавливали на зиму масло(тоhон) которое получали посредством пахтания молока. Свежесдоенное молоко сливали в сосуд с закваской, а дня через два скисшее молоко – тараг пахтали в деревянных маслобойках (хурэнгэ бэлэхэ). После снятия масла оставался обезжиренный вкусный и питательный напиток – хурэнгэ – незаменимый в течение всего лета, во время полевых и сенокосных работ. Однако через 2-3 дня он становился кислым, тогда его сливали в большие бочки и выдерживали до тех пор, пока он не становился очень кислым – теперь из него гнали молочную водку. Аарса – продукт перегонки молочной водки. Аарса обладает согревающим свойством и ее старались, как можно больше, заготовить на зиму. Небольшое количество аарсы заливают водой, подсыпают в еще холодную воду немного муки и варят, помешивая на медленном огне. Некоторые предпочитают варить аарсу на мясном или костном бульоне с зернами или мукой.
Технология перегонки кислого молока на водку (архи, тарасуун) схожа у монголоязычных народов. В результате кипячения кислого молока, винные пары (алкалоиды), поднимаясь вверх по деревянной трубке, собирались в чугунном кувшине. За один раз получалось 1,5-2 литра напитка. У хозяйки всегда должен был быть запас архи; если её не было, это считалось для неё позором. Праздничной пищей считается саламат (шанаhан зоохэй) – вареная сметана с мукой; правильному приготовлению которого, уделяется большое внимание.
Блюда из мяса. В пищевом рационе бурят мясо занимает главное место наравне с молочными продуктами, только в летний период его употребляли в гораздо меньшем количестве, чем зимой. В летний период, в основном, употребляли баранину, зимой – конину и говядину. Конина считается наиболее калорийным и питательным мясом. Это отличный продукт для человека, отправляющегося в дорогу, при употреблении в холодном виде она обладает согревающим свойством. Особого внимания заслуживает кровь как продукт питания. Колбаса, приготовленная из конской крови с добавлением чеснока, лука и соли, отличается необычайно нежными вкусовыми качествами. К особым лакомствам относятся сырая печень (эльгэн) и конский жир на загривке (далан), подбрюшной (арбин). В.Д. Бабуева в своей книге «Материальная и духовная культура бурят» приводит данные, касающиеся диетических ценностей конины, которая легко усваивается, а печень и кровь содержат большое количество минеральных веществ, полезных для страдающих малокровием; конский жир содержит олеиновую кислоту, которая стимулирует нормальный обмен жирорастворимых витаминов в организме человека.
Баран, по своим качествам, относится к группе животных с «горячим дыханием». Его закалывали древним способом, который используется и поныне. У кочевых народов всегда высоко ценилось умение разделывать мясо не применяя топора, а расчленяя по суставам. Обычно, баран забивают по случаю прибытия дорогих гостей, важных событий или по мере надобности.
Из обработанных внутренностей барана готовятся разные блюда: кровяная колбаса (шуhан), колбаса-плетенка (орёомог), жирная внутренняя колбаса (хошхоног), печень в рубашке (hyгабша), колбасы из печени с жиром (хиимэ или эреэлжэ). Особую роль при угощении гостей отводят трем именным частям барана: голове, грудинке, крестцу. Самому почетному гостю – мужчине принято подавать баранью голову «тоолэй». Ценность её заключается не сколько во вкусовых качествах, а в чистой символике – знаке высочайшей почести. Магическое значение имеет также грудинка – убсуу. В предновогодний, по лунному календарю, вечер (бутуу удэшэ) на хорошо отваренной грудинке делают два надреза и ставят в качестве угощения, на божницу. Через несколько дней грудинку убирают, мясо делят между всеми членами семьи. Любимыми блюдами также являются бууза – мясной фарш в тесте, защепленном в форме юрты, с отверстием наверху, готовящиеся на пару; бухэлеэр - вареное мясо на костях, разделанных по суставам, в бульоне; шулэп - суп из баранины с домашней лапшой.
Рыбные блюда. Рыба составляла небольшую долю в рационе бурят, чаще употребляли те, кто жил вокруг озер, по берегам Байкала. В настоящее время рыба пользуется большим спросом. Излюбленные блюда из рыбы: уха, рыба на рожне, соленая, копченая рыба, омулевая икра.
Растительная пища. Кроме мясомолочных продуктов буряты употребляли дикорастущие и культурные злаки. Летом собиралась, да и сейчас собирается дикий лук (мандир), дикий чеснок (hонгино). Великолепным источником витаминов в начале лета считается таежная черемша, которую используют в сыром, соленом и сушеном виде. Большим лакомством в старину считались клубни красной карликовой лилии – сараны (улалзай), которые варили в молоке, тушили. К Сагаалган – Новому году по лунному календарю, сарану смешивали с молотой черемухой, сушеным творогом. Ныне сарана занесена в Красную книгу Бурятии.
Из пресного теста делали и делают бообо - своеобразные печенья, обжаренные в большом количестве масла. Готовят их к большим праздникам, особенно к Сагаалган. Бурятские шаньги, приготовленные из дрожжевого теста на кислом молоке и смазанные сметаной, также пользуются популярностью.
Самый распространенный у кочевников напиток – зеленый кирпичный чай с молоком, кипяченные вместе. Зеленый чай содержит от 12 до 18,6 % дубильных веществ, около 1,5 % кофеина. В настоящее время наиболее распространенным напитком является черный чай с молоком.
В некоторых районах Бурятии в чай добавляют поджаренную муку (зутараан). Чай пьют и с замбаа, кушаньем, приготовленным из молотого и жареного ячменного или пшеничного зерна.
Очень важным моментом при подаче угощений гостям является положение рук. Что бы ни подносила хозяйка или хозяин гостю – чай с молоком или молочную водку, они делают это обеими руками. Подавая в правой руке, кончиками пальцев левой руки поддерживают локоть правой руки. Этот жест был связан с особенностями традиционной одежды – длинными рукавами дэгэл – бурятского халата. Чтобы не задевать содержимое, пальцами левой руки оттягивали длинные рукава. Одежда изменилась, но жест продолжает сохраняться, как «жест гостеприимства».
По материалам книг: В.Д. Бабуева «Материальная и духовная культура бурят», Улан-Удэ, 2004 К.М. Герасимова, Г.Р. Галданова, Г.Н. Очирова «Традиционная культура бурят», Улан-Удэ, 2000 «Историко-культурный атлас Бурятии», Москва, 2001 Г.Ц. Цыдынжапов, Е.Б. Бадуева «Бурятская кухня», Улан-Удэ, 1991
Мотострелок: - Игорь - нашего полку прибыло - зарегистрировался Бурят - служил в Цугольском Дацане 86-88... вот здесь его персональные данные персоналные данные
Бурят - приветствуем тебя на форуме Братства ЗАБВО!
Лёха-Связист: Вчера закончил работу по экспертизе книг на конкурсе "Лучшая вузовская книга" (или как-то так называется). Очень много книг, и часто неплохих вывустил университет в Улан-Удэ, В том числе о народе буряты, материалы конференции по старообрядцам, материалы конференции по Чингис-хану. Выпуск 2007-2008 г. Тиражи для таких изданий неплохие,от 500 до 1100.
Чойр 2=18 разъезд. ДМБ весна 78. В/ч п/п 23291
Сергей Крона: - Серёжа - я этот ВУЗ заканчивал в своё время.... у меня там много друзей-преподавателей... мож ты и от них чего читал.... там сейчас расцвет научной деятельности в нац. направлении.
Мотострелок: - Игорь - нашего полку прибыло - зарегистрировался Бурят - служил в Цугольском Дацане 86-88... вот здесь его персональные данные персоналные данные Бурят - приветствуем тебя на форуме Братства ЗАБВО!
Мотострелок: - Игорюха - ещё вот что надыбал - Тумэн с Улан-Удэ только что присоединился к форуму личные данные здесь Тумэн - добро пожаловать на форум Братства ЗАБВО!
Лёха! Ура! у нас в 37 МСП в Монголии был тоже Тумэн. Фамилия у него была чисто бурятская - Ванчиков! Он был старше меня призывом на год и был сержантом в пехотной роте. Их было двое: Тумэн Ванчиков и Батор Очиров, они всю роту держали! Матёрые были хлопцы!!! Слава Бурятии!!!
Басанов Игорь. 1988 год весна - Борзя-3, в/ч 52519-А, 1 УМСР, 4 УМСВ 1988 год зима - 1989 год лето, Монгольская Народная Республика, Чойр, в/ч пп 43842-Р, ремрота 37 МСП
- Бухулёр, позы, хошхоног, арбин... Читаю и слюни текут...
у меня тоже... но это не самое главное, хотя даёт нам силы, самое главное - в другом.... и вот я это другое пытался здесь, на этой ветке, выразить... однако думаю, что нельзя чтобы эта ветка совсем умерла - хотя бы для наших новичков - чтоб когда они появляются - у них здесь была бы тихая уютная бухта с поддержкой (хотя зная наших - они в ней не нуждаются)... как думаешь?
у меня тоже... но это не самое главное, хотя даёт нам силы, самое главное - в другом.... и вот я это другое пытался здесь, на этой ветке, выразить... однако думаю, что нельзя чтобы эта ветка совсем умерла - хотя бы для наших новичков - чтоб когда они появляются - у них здесь была бы тихая уютная бухта с поддержкой (хотя зная наших - они в ней не нуждаются)... как думаешь?
Я полностью с тобой согласен! Кстати, брат, я уже тебя спрашивал или нет - ты видел как буряты барана режут, вырывая аорту? Мне, когда первый раз увидел этот процесс, стало немного не по себе... А увидел я это всё в деревне в Мухоршибирском районе в 1990 году...
Басанов Игорь. 1988 год весна - Борзя-3, в/ч 52519-А, 1 УМСР, 4 УМСВ 1988 год зима - 1989 год лето, Монгольская Народная Республика, Чойр, в/ч пп 43842-Р, ремрота 37 МСП
Мотострелок: - видел... сам не резал (за свою жисть тока козла резал)... свежак печень и сердце не ел - мой брат ел... а бухулёр... любую баранину - за милую душу...
у меня тоже... но это не самое главное, хотя даёт нам силы, самое главное - в другом.... и вот я это другое пытался здесь, на этой ветке, выразить... однако думаю, что нельзя чтобы эта ветка совсем умерла - хотя бы для наших новичков - чтоб когда они появляются - у них здесь была бы тихая уютная бухта с поддержкой (хотя зная наших - они в ней не нуждаются)... как думаешь?
Сейчас идет эфир Савика Шустера с бурятом Ехануровым, так вот на вопрос о Толстых..генералах он ставит пляшку тому, кто найдет Толстого генерала в штабе МО ВСУ...
Даурия, 36311 (ноябрь 1969-1971 ноябрь) Житомир, Украина
он ставит пляшку тому, кто найдет Толстого генерала в штабе МО ВСУ...
Свистит он... мне пляшка - "...до лампочки..." а генералов толстых в МО хватает, лень искать их фоты.
ЗабВО, Баганур 1990-1992 вч пп 29043 К (Комендантская рота) (для непонятливых - РОТА УПРАВЛЕНИЯ ШТАБА ДИВИЗИИ)
Я тут, хлопцы, занят был, водовку испивал... Кстати,[ b]Петрович:[/b] с твоим земляком, уроженцем города Харцызска Донецкой области... И вообще, у нас много живут украинцев... Так что вы уж там, на Батькивщине потерпите одного моего земляка, бурята Еханурова.
Басанов Игорь. 1988 год весна - Борзя-3, в/ч 52519-А, 1 УМСР, 4 УМСВ 1988 год зима - 1989 год лето, Монгольская Народная Республика, Чойр, в/ч пп 43842-Р, ремрота 37 МСП
Я тут, хлопцы, занят был, водовку испивал... Кстати,[ b]Петрович:[/b] с твоим земляком, уроженцем города Харцызска Донецкой области... И вообще, у нас много живут украинцев... Так что вы уж там, на Батькивщине потерпите одного моего земляка, бурята Еханурова.
Я пил вино, вишневое. но чтоб тему Брятии не портить, был в роте парень с Читы,
Чойр 2=18 разъезд. ДМБ весна 78. В/ч п/п 23291
Лёха-Связист: Вино сам не делаю, только антихруст. А в роте был парень сЧиты. Ну, не с самой, а рядом. Песни пел здорово, на гитаре играл. На год позже меня его дембель. Звали = Юра. Погремуха - Башкир.
Чойр 2=18 разъезд. ДМБ весна 78. В/ч п/п 23291
Image: http://i057.radikal.ru/0905/7e/3e234b4ba921t.jpg Обоо по дороге от Улан-Удэ до Гусиноозёрска. Здесь мы тоже останавливались, чтобы отдать дань уважения Бурхану. Все снимки сделаны в октябре 2008 года.
Басанов Игорь. 1988 год весна - Борзя-3, в/ч 52519-А, 1 УМСР, 4 УМСВ 1988 год зима - 1989 год лето, Монгольская Народная Республика, Чойр, в/ч пп 43842-Р, ремрота 37 МСП
Фото 1 - ага, на Мандрике, я те уж говорил, много раз бывал... однако кафе-то новое, када мы ездили на Байкал - на перевале ничего кроме Обоо не было...
Фото 2 - тож хорошая фота - ты заметил цвета на повязках на фото 2 и 3? ишшо - тётя твоя смотрится - типичная интеллигентная Иркутская бурятка... и в У-У такой типаж очень часто в центре города встретить можно... - бате тож уважуха - мудрый степенный деда!!
Фото 3 - Обоо и территория вокруг смотрится чистой, прибраной - молодцы - следят!
Я тут, хлопцы, занят был, водовку испивал... Кстати,[ b]Петрович:[/b] с твоим земляком, уроженцем города Харцызска Донецкой области... И вообще, у нас много живут украинцев... Так что вы уж там, на Батькивщине потерпите одного моего земляка, бурята Еханурова.
Да терпим...Он мне еще и земляк по матери..Ехануров....и у нас по округу когда то избирался в депутаты... Ну бывает, заносит....
Даурия, 36311 (ноябрь 1969-1971 ноябрь) Житомир, Украина
Лёха-Связист: Сегодня день Байкала. Говорят, его празднуют в Иркутской области, Бурятии и Забайкальском крае. С Праздником тебя, житель Забайкалья! Славное море - священный Байкал По диким степям Забайкалья Должно быть споешь сегодня?
Чойр 2=18 разъезд. ДМБ весна 78. В/ч п/п 23291
Сергей Крона: Славное море, славная земля!! спасибо! Великая история... ты сам-то побывал там? наверняка не забудешь после этого никогда... я такие места знаю - это просто сказка...